Дьявольщина - Страница 38

Мирослава смутилась, опустила руку.

– Нет, – показала пачку соли, – этого достаточно.

Часы пробили три часа. Луна, подмигнула из-за проходящей тучи, похоже, утром снег пойдет. Звезды исчезли с небосклона, оставляя свою царицу в гордом одиночестве. В морозном окне отражались две фигуры, стоящие друг напротив друга. Между ними витала неловкость, но они молчали, словно боясь, что слова разрушат нечто незримое.

– Мне завтра на работу надо, – хрипло произнес Степан, откашлялся.

Мирослава будто очнулась от раздумий.

– Да, да – извини. Не хотела тебя задерживать, сам понимаешь, когда нам взбредет что-то в голову, хоть вешайся. Я вот ночью пирогов захотела, – улыбнулась смущенно.

Они вышли в темный коридор. Девушка уперлась в закрытую дверь. Чтобы открыть ее, Степану пришлось обойти соседку. Однако вместо того чтобы попросить, он кончиками пальцев приобнял ее за талию и повел в сторону. Замок щелкнул, открываясь; Ковальчук потянул ручку, за дверью показался полутемный коридор. Мирослава прошла вперед, встала в проеме. Большие глаза в обрамлении длинных ресниц, взглянули на него.

– Если ты что-то захочешь, даже просто поговорить, знай, я…

Договорить она не успела. Степан схватил ее за руку, быстро притянул к себе и крепко, будто боясь потерять, поцеловал. Из расслабленных рук, высыпаясь на пол, упала пачка соли. Пустая банка стукнулась об порог и закатилась в квартиру. Мирослава обхватила Степана за шею. Придвинулась, вжимаясь в него небольшой грудью. Дверь за ее спиной неслышно захлопнулась. Темный коридор молчал, словно соучастник на допросе. В квартире негромко тикали часы, на улице раздался одинокий заунывный собачий вой, но мужчина и женщина – соседи по лестничной площадке – не слышали ничего этого. Они были погружены в происходящее, друг в друга.

Сильные руки подхватили Мирославу, пальцы впились в нежную кожу. Она не помнила, как оказалась на постели, волосы разлетелись по покрывалу, тонкий ремешок сбился, раскрывая полы халата. Горячие, настойчивые и в то же время ласковые губы, впивались в нее, заставляя сердце учащенно биться. Ей не хватало воздуха, но она готова была умереть, лишь бы он не останавливался.

Не в силах оставить Славу хоть на мгновение, Ковальчук разорвал рубашку, оторванные пуговицы раскатились по кровати. Он сдернул, ставшей ненавистной и такой тесной, одежду. Распахнутый халат девушки манил своей доступностью, шелковая ночная рубашка под ним будоражила сознание и желание. Не в силах сдержаться, он рванул ткань. Та жалобно вскрикнула и разорвалась, обнажая белоснежное тело. Луна заглянула в окно спальни, освещая хрупкое тело, которое хотелось сжать в объятиях, измять сильными пальцами, овладеть, но не грубо и быстро, а медленно и нежно, наслаждаясь каждым сантиметром, каждой его клеточкой.

Союз двух тел был нерушим: его переплетения, изгибы, формы сменяющие друг друга в любовной фантастической игре заставляли забыть, обо всем на свете. Заставляли забыть, что свет – есть. Тонкие пальцы впивались в его спину, царапали, когда девушка изгибалась, и стон вырывался из ее губ. Он, то затихал, то с новой невообразимой силой разрывал ее легкие, и она отдавалась его власти, даже не стараясь удержать.

В ложбинку шеи скатывались блестящие капельки пота, что тут же иссыхали, не вынося ж̀ара разгоряченного тела. Покрывало сползло на пол, одеяло сбилось, открывая алого цвета простыни. Она оказывалась наверху, на боку, но чаще прижатая упругим телом, которое не знало усталости. Она всем существом ощущала, как он входит в нее, то резкими, то медленными толчками. Небольшая грудь подрагивала в такт движениям; набухшие соски, торчали маленькими башенками. Порой он припадал к ним, и ее захлестывала новая волна возбуждения.

Руки и губы девушки путешествовали по его телу, будто пытаясь изучить каждую клеточку. Она впивалась острыми коготками в спину, ягодицы, бедра, заставляя то убыстрять, то замедлять темп. Ее губы коснулись его груди, он почувствовал, как она слегка укусила, и подходящая волна наслаждения смыла его мысли, чувства, эмоции, оставив лишь желание.

Ее громкий стон вырвался из груди. В следующее мгновение он изогнулся, прижимаясь к ней низом живота, и замер, затаив дыхание. Мирослава с радостью чувствовала, как тугие струи бьются внутри, заполняя ее.

Степан откатился в сторону, дыхание тяжелое, грудь вздымается, будто кто-то внутри раздувает кузнечные меха. Тело блестит от пота, он впитывается в простыни, оставляя на них мокрые пятна. Слава лежала рядом, закрыв от удовольствия глаза. Ее рука покоилась на невысокой груди, а вторая была зажата между ног. Рыжий локон прилип к щеке. В ложбинке тонкой шеи блестела капелька пота. Девушка поднялась на локте, взглянула на мужчину, нависая над ним. Прошептала:

– Спасибо, – и поцеловала в грудь.

Он ощутил, как на месте поцелуя разливается тепло, становясь, все горячее и горячее, пока жар стал невыносимым. Ковальчук попытался встать, но силы покинули его. Он не мог пошевелить ни руками, ни ногами, лишь беспомощно крутя головой, не в силах даже закричать. Мягкая ладошка опустилась на место поцелуя.

– Потерпи, скоро все кончится, – произнесла Слава и вновь коснулась его губами.

Жар стал быстро спадать, скоро было просто тепло, будто он лежал под одеялом. Силы вернулись к Степану, он ошарашено провел рукой по груди. Вскочил и бросился в ванну. Яркий свет ударил по глазам, он зажмурился на несколько секунд. Когда мог снова видеть, за спиной в зеркале отражалась хрупкая девичья фигура. Она положила руки на плечи, произнесла мягко: